— И все–таки есть в тебе капелька жалости, — улыбнулась я, осторожно опуская ноги мужа и боясь, что он съедет головой вниз.

— Нет, про он может проснуться, и тогда у меня появится капелька жалости к себе, — заметил рогатый кролик.

— Может, ты его за плечи возьмешь? — спросила призрак, виновато появляясь из стены.

Я попробовала обойти его и взять за плечи, но за плечи было неудобно. За ноги было намного удобней.

— Крепче вяжи! — переживал Вольпентингер, прыгая рядом, пока я привязывала клетчатую подушку к затылку мужа веревкой. На лбу у него красовался веревочный бантик.

— Эть, эть, — выдыхала я, пока подушка вместе с головой считали ступеньки. Вольпентингер толкал подушку лапами, бурча, что мы об этом еще пожалеем.

Половина лестницы осталась позади. Я передыхала, привалившись к перилам и держа мужа за ноги.

— Ты там смотри, чтобы остальные инквизиторы не пришли, — кивнула я в сторону окна, а сама стала мужественно его затаскивать выше и выше.

— Еще немножечко, — прошептала я, видя, как призрак помогает мне. Голова мужа считала ступеньки, а я обернулась, понимая, что осталось всего–ничего.

— Ура! — обрадовалась призрак, а я потащила мужа и подушку по коридору.

— Вы там потише радуйтесь! — буркнул Вольпентингер, что–то высматривая в окне. — На улице темно, ничего не видно…

— Ура! — шепотом повторил призрак, а я тащила мужа в сторону открытой двери. Подушка осталась где–то в конце лестницы, а веревка в начале ковровой дорожки.

— Осторожней! — послышался голос призрака. — Тут гномы что–то разлили, когда бегали…

Я увидела, как голова мужа мотнулась, а его щека, на которой он скользил по полу, была чернильно–черной. Кисточка хвоста утирала пот, который градом катился со лба. Ну еще бы! Он тяжелый!

— Потом вытрем, — прошептала я, открывая хвостом двери и спиной заходя в комнату. Сейчас мы его на кровать затащим!

Я залезла с ногами на кровать и уцепилась хвостом за балясину. Так, ноги на кровати, теперь осталось голова и все остальное.

Спрыгнув на ковер, я взяла мужа за подмышки и втащила на кровать.

— Уф, — отдышалась я, видя, что его лицо теперь наполовину темно — фиолетовое.

— Это что такое? — спросила я, пытаясь подолом оттереть грязь Но она не оттиралась! Даже следов на юбке не осталось!

— Не знаю, — пожала плечами призрак, прикасаясь холодным пальцем к испачканной щеке мужа. — Похоже на чернила, но это не чернила! Это какая–то магия?

— Этого еще не хватало! — проворчала я, беря платочек со столика, стряхивая с него пыль и бросаясь в ванну. Вода зашумела, а выбежала обратно, растирая мокрым платком лицо.

— Чуть–чуть, — показала я легкий фиолетовый отпечаток на платке.

— Караул, — осмотрелась призрак.

— Караул, — подтвердила я.

— Может, сапоги с него снимем? — спросила призрак, а я полезла снимать сапоги. Они упали на пол, а я увидела, что фиолетово–чернильный след растекается по шее и груди.

Когда я расстегнула камзол, на моих щеках появился румянец. Мне было как–то неловко, смотреть на красивое мужское тело.

— Так, что у нас тут? — спросил Вольпентингер. — Ой, это что? Где вы его так приложили?

— Это гномы что–то разлили! И оно не оттирается! — прошептала я, пытаясь вытереть красивое лицо, но все тщетно.

— Так, если я не ошибаюсь, — заметил Вольпентингер. — Это специальная гномья краска. Гномья метка… Нашел самоцвет, пометил своей краской. Дескать, мой! Чтобы другие гномы к нему ручки не тянули. Они частенько метят вещи, а если их кто чужой коснется, то вовек не отмоется. Это чтобы не воровали. У каждого гнома она своя. Бывало, пропадет камень драгоценный, так все гномы ладошки показывают. Она отпечатается даже, если сквозь рукав брать. И, видать, у нас кто–то ее разлил в коридоре…

— И что теперь делать? — прошептала я, все еще пытаясь оттереть влажным платком красивую скулу. — Думаешь, он знает про гномью краску?

— Конечно, к ним люди и не с таким приходят. А еще гномы любят этой краской невест метить. Дескать, упирается девица, замуж не хочет, говорит, что борода у нее еще короткая. Или каждому глазки строит, никак выбрать не может… Так рассерженный жених может ее краской полить. Дескать, моя! А у нее выбора нет. Только за него замуж теперь. Кому ты такая с чужой меткой нужна?

— А перекрасить? — спросил призрак, пока я терла платком щеку. Платок слегка красился, а я утешала себя мыслью, что если красится, то оттирается.

— А никак, — усмехнулся Вольпентингер. — И золото так же гномы метят. Чтобы никто руки к нему не тянул! Вот поэтому зажиточные гномы своих дочерей взаперти держат. Никому не показывают. Поэтому про гномих так мало слышно. Не выпускают их никуда. Особенно до замужества. А то мало ли, вдруг какой–нибудь простой землекоп возьмет девку да и пометит! И что тогда? А после замужества и ближе к старости, их вообще от гнома — мужика не отличишь. Как там у гномов на свадьбе говорится? Чтобы бороды разом поседели!

— Получается, у нас тут гномья невеста и гномье сокровище? — спросила призрак, а я осмотрелась.

— И как это все выводится? — спросила я, понимая, что если это — магия, нам конец! Если муж увидит гномью краску, то сразу поймет, что где–то рядом гномы. А это будет повод обыскать поместье.

— Нужно тащить сюда гномов. Пусть краску свою опознают, — послышался голос Вольпентингера, а я бросилась на кухню. Связка гномов сидела и жевала кружево. Один из них почти прожевал, а остальные были на середине процесса.

— Ну, у нас товар, у вас купец, — заметил Вольпентингер. — Невесту вам нашли. Осталось выяснить, чья красавица!

При слова «невеста» пьяные гномы оживились.

— Это чья краска? — спросила я, показывая платочек.

Гномы что–то замычали, переглядываясь. И все дружно закивали, мол, моя!

— Отлично! — усмехнулся Вольпентигер. — У нас тут мужской гарем! Ничего, невеста большая, на всех хватит! Гномами еще не целованная! Считай, гномья девственница!

Я подняла вязанку пьяных и очень воодушевившихся гномов и понесла их в комнату.

— Ну, вот! — произнес Вольпентингер, когда я поднесла связку к мужу. — Прямо как от сердца отрываем красоту нашу!

Глава шестнадцатая

Гномам стало плохо. Они задергали ногами, видимо, пытаясь убежать.

— Ну, невеста у нас одна, на всех не хватит, — заметил Вольпентингер, пока я держала вязанку гномов. — Так что нужно определиться, кто у нас тут жениться вознамерился! У кого женилка выросла аж до самого инквизитора! Кому тут инквизитор приглянулся! Глядите какая невеста! Хороша, слов нет! Брыльянтик!

Повисла тишина. Гномы присмотрелись, подслеповато щураясь. И поняли, что кто–то из них влип. Причем, по самые самоцветы. Переглянувшись, они попытались выяснить, кто этот счастливчик.

— Нет, а что? Невеста завидная! Гляди, какая большая! У вас же это ценится! — издевался Вольпентингер. — Чья же эта ягодка? Кому такой кусок инквизятины перепал? А? Ну, признавайтесь, кто у нас тут на инквизитора глазик положил?

Гномы переглянулись, каждый ощупывал свой мешочек на поясе. Потом взгляды встретились на гномике в желтом. Тот взял и попытался упасть в обморок.

— Ты куда?! — возмутился Вольпентингер, пока мы все толклись на старинной кровати. — Куда же ты от своей любви!

— А он же женат! — не выдержал один гном, а колпак съехал ему на бровь. От его слов по комнате пополз такой перегар, что в глазах защипало. — На ней!

— Ничего, — согласился Вольпентингер, а я не понимала, что он делает. — Вас будет трое! Им же нужен маленький! А тут вот подвернулся!

— Что ты делаешь? — прошептала я, видя, как гномы нервно совещаются.

— Торгуюсь. Гномы — они хитрые сволочи, — вздохнул Вольпентингер. — Они даже своих обмануть могут. А сейчас я их пугну, как следует, и будут они вспоминать, чем выводится их краска. Они ведь по — любому знают! Только другим не говорят. Особенно, если не гном. Бояться, что как только секрет узнаешь, так все. Пойдешь их сокровищницы разворовывать!